Звуки фанфар, казалось, длятся бесконечно. Замер в неподвижности военачальник Акомы; его высоко поднятый меч сверкал на солнце. В той же позе застыл стоявший напротив Люджана командующий войсками Ионани. Когда мечи обоих офицеров опустятся, лавина орущих солдат бросится в атаку через узкую полосу поля, и эхо от окрестных холмов будет вторить лязгу мечей и боевым кличам.
Хокану на одном дыхании пробормотал молитву за Люджана. Гибель доблестного военачальника Акомы была почти неминуема: ни одному воину из первых пяти рядов не приходилось рассчитывать, что он уцелеет, ибо слишком сильным бывал в подобных случаях натиск сражающихся с обеих сторон. Две огромные армии сойдутся, перемалывая все на своем пути, как зубы гигантских челюстей, и лишь воинам арьергарда доведется узнать, на чью сторону склонится победа.
Время отсрочки кончилось. Воины вознесли богам последние безмолвные молитвы о победе, славе и жизни. Затем меч Люджана дрогнул и молниеносно опустился. Воины подались вперед; на древках, поднятых знаменосцами с земли, взметнулись стяги, и тут с ясного неба грянул гром.
Тугая волна воздуха ударила Мару и Хокану прямо в лицо. Подушки разлетелись в стороны. Хокану покачнулся и упал на колени; рукой, свободной от оружия, он обнял Мару, укрывая ее. Шатер затрещал и заходил ходуном под напором ветра. Шелковые одежды Инкомо надулись как паруса, и его отбросило назад. Сарик подхватил натолкнувшегося на него Кейока, но тот едва снова не потерял равновесия, получив удар костылем по ногам. Оба советника, пытаясь устоять, вцепились друг в друга. Внутри шатра все стояло вверх дном: столы перевернулись, карты с планами сражения взлетели в воздух и вместе с занавесками, отделявшими личный уголок Мары, а теперь сорванными ветром, упали на спальную циновку властительницы.
По полю разгуливали пыльные смерчи, оставляя за собой невообразимый хаос. С треском ломались вырванные из рук знаменосцев флаги. Над передними рядами обеих армий поднялся крик, поскольку воины, не устояв под напором ветра, повалились на траву. Их мечи вонзились не в живую плоть, а в землю. Разбросанные смерчем, воины арьергарда беспорядочно тыкались друг в друга, и в конце концов на поле не осталось никого, кто был бы способен пойти в наступление и завязать бой.
В проходе между войсками возникло несколько фигур в черном. Складки их одежд не колыхались, ниспадая пугающе неподвижно. Затем, словно по команде, странные вихри улеглись. Воины разлепили запорошенные пылью глаза, и ярость сменилась благоговейным ужасом: увидев Всемогущих, они поняли, что маги намерены вмешаться в ход предстоящей битвы. И хотя оружие по-прежнему оставалось у них в руках и жажда крови все так же толкала их вперед, никто не встал, никто и движения не сделал в сторону магов, которые стояли точно посредине между противниками. Поверженные воины лежали ничком, вжав лица в траву. Ничей приказ не смог бы сдвинуть с места ни одного из них, поскольку никто не посмел бы коснуться Великого: виновному грозила жесточайшая кара, почти как за святотатство.
Мара враждебно смотрела на дела рук Всемогущих, оказавшихся помехой для ее мести. Скрипнув ремнями доспехов, она поднялась на ноги; руки были сжаты в кулаки, кровь прилила к щекам.
— Нет, — сказала она тихо.
Прядь распустившихся волос выбилась у нее из-под шлема, плюмаж трепетал, словно тростник на ветру. Мгновением позже рядом с откинутым пологом шатра возник еще один Великий. Казалось, его одеяние скроено из ночной тьмы, и, хотя он был юношески строен, ничего юного не светилось в его взоре. Глаза блистали огнем, особенно ярким по контрасту со смуглой кожей и темными волосами.
— Властительница Мара, выслушай нашу волю. — Его голос оказался на удивление глубок. — Ассамблея запрещает эту войну!
Мара побледнела. Ее трясло от ярости — срывался ее замысел! Она и представить себе не могла, что Ассамблея вздумает отнять у нее возможность мщения. Перед вердиктом магов она была столь же беспомощна, каким оказался и ее бывший враг, Тасайо Минванаби, поскольку запрещение отомстить по всей форме за смерть Айяки означало для Акомы потерю чести. Отступление без боя запятнает ее куда больше, нежели любой позор, выпавший на долю Анасати. Ее сын останется неотомщенным, властителю Джиро присудят победу. Он, доказавший готовность в бою отстаивать свою честь, заслужит почет и уважение за храбрость. А властительница Акомы, оказавшись в положении обвинителя, который не сумел подкрепить свои притязания силой оружия, утратит огромную долю того почитания, которым была окружена до сих пор.
— Ты обрекаешь меня на бесчестье. Всемогущий, — выговорила наконец Мара.
С надменной невозмутимостью маг пропустил ее слова мимо ушей.
— Мне нет дела ни до твоей чести, ни до ее отсутствия, Благодетельная. Ассамблея поступает так, как считает нужным, и всегда — ради блага Империи. Кровавая резня между кланами Хадама и Ионани ослабит Империю и сделает ее уязвимой для нападения извне. Итак, тебе объявлено: ничьим войскам — ни Акомы, ни Анасати, ни их сородичей, ни союзников — не дозволяется вступать в бой для разрешения этого или любого иного конфликта. Тебе запрещается воевать против властителя Джиро.
Усилием воли Мара сохранила молчание. Однажды ей уже довелось видеть, как варвар-черноризец Миламбер заставил разверзнуться небеса над Имперской ареной. Силы, которые в тот день были выпущены на волю, несли смерть, сотрясая землю и исторгая огненный дождь из облаков. А Мара не настолько обезумела от горя, чтобы лишиться рассудка и памяти: верховная власть в Империи принадлежала магам.