Хозяйка Империи - Страница 81

— Меня можно во многом упрекнуть, но во всяком случае я не дурак, — отозвался он самым бархатным своим голосом.

Аракаси оставил связанного в вестибюле, а сам быстро взбежал вверх по лестнице. Он вернулся с несколькими флаконами и начал по очереди поднимать их к лицу Корбарха, сопровождая показ объяснениями, которые считал нужными.

— Корень таи-джи, чтобы обострить чувствительность и усилить боль, — начал он. — Порошок из коры земляного джанайба: не дает человеку заснуть неделю-другую. Листья синкойи — замедляют течение времени. Ты очень скоро убедишься, что я знаю все эти средства не хуже любого лекаря. И обращаться с ножами меня обучил хороший знаток этого дела. У тебя не будет возможности вопить, когда начнется агония, и если ты хотел уберечь себя от боли и заговорить первым, то имей в виду: этот шанс ты уже упустил.

С мягкостью, вызывающей трепет, Мастер тайного знания распахнул халат Корбарха. Он обнажил заросший волосами обширный живот любителя вина сао, отвернулся и ненадолго скрылся в соседнем помещении.

Корбарх бился, словно пойманная на крючок рыба, пока не обессилел окончательно.

Вернулся Аракаси, неся масляную лампу, при свете которой обычно работал за письменным столом наемный помощник, и корзинку с рукодельем — имущество приходящей служанки.

Эти предметы Мастер расположил на маленьком столике, который он поставил слева от себя. Потом достал из-за пояса нож и придирчиво осмотрел лезвие.

Продавец ядов застонал, когда Аракаси сказал:

— Для начала я обойдусь без твоих снадобий. А ты можешь пока подумать, каково это будет, когда я все-таки ими воспользуюсь. — Он шагнул вперед и точно рассчитанным движением срезал слой кожи с живота своей жертвы от пупка вниз, по направлению к чреслам. На плитки пола закапала кровь, и Корбарх приглушенно вскрикнул. Его руки и ноги дрожали и дергались.

— Веди себя смирно, — предупредил Аракаси. — Терпеть не могу, когда мешают работать.

Впрочем, невзирая на конвульсии связанного пленника, бесстрастный мучитель сделал еще один легкий надрез и, отделив треугольный клочок кожи, отбросил его в сторону. Затем аккуратно снял кусочек от слоя жира, так чтобы обнажился мускул. Все это было проделано так тщательно, словно на месте Аракаси был старательный ученик в лекарской школе, усердно препарирующий лягушку по заданию наставника.

— Теперь будешь говорить? — тоном легкой, беседы спросил Аракаси.

Корбарх отрицательно мотнул головой. Пот стекал с него ручьями, смешиваясь с кровью; волосы на животе и в бороде слиплись. Он стонал, несмотря на кляп, но в его глазах все еще не угас протест.

Аракаси вздохнул:

— Ну что ж. Хотя я должен тебя предупредить: боль пока только начинается.

Его рука шевельнулась, и разрезанные ножом мускулы живота разошлись. Мастер сдвинул рассеченные вены и закрепил их ниткой. Потом его клинок продвинулся еще глубже, и кровь потекла быстрее.

Пол под ногами несчастного стал липким, как на бойне; воздух наполнился отвратительными запахами. Корбарх утратил способность справляться со своим мочевым пузырем, и мерзкая жидкость смешалась с уже натекшей лужей.

— Ну, — процедил Аракаси, глядя прямо в глаза торговцу ядами, — у тебя есть что-нибудь полезное, что ты мог бы мне сообщить? Нет? Тогда, боюсь, мне придется заняться твоими нервами.

Нож вонзился в живую ткань, отделил оболочку нерва и очень легко поскреб по ней.

Корбарх скорчился, не способный даже взвыть. Его глаза закатились, а зубы вдавились в кляп. Потом он потерял сознание от боли.

Спустя несколько минут его голова дернулась назад: резкий запах наполнил его ноздри. Не успел он моргнуть, как сильные руки влили между его губами гнусно пахнущую жидкость и зажали ему ноздри, вынуждая проглотить то, что было во рту. Боль перешла уже в слепящую муку, и разум приобрел невыносимую ясность.

— Вот теперь ты заговоришь, — предположил Аракаси. — Иначе я буду продолжать до утра. — Он вытер свой липкий нож, засунул его за пояс и потянулся, чтобы развязать узлы, мешающие Корбарху говорить. — В противном случае, когда придет твоя жена, я займусь ею, и мы посмотрим, может быть, она что-нибудь знает.

— Демон! — выдохнул Корбарх. — Дьявол! Чтоб тебе сгнить и телом и духом! Чтоб ты родился грибом поганым, когда настанет твой черед вернуться к новой жизни!

Аракаси, пустым взглядом сверля пространство перед собой, потянулся к ране и ущипнул ее край.

Корбарх издал душераздирающий вопль.

— Имя! — твердо потребовал Мастер тайного знания.

И слова сорвались с губ Корбарха. Нужное имя было произнесено.

— Илакули, — повторил Аракаси. — Собиратель слухов, которого можно отыскать на улице Печальных Сновидений.

Продавец ядов кивнул с самым жалким видом и начал всхлипывать:

— Я думаю, он из тонга Камои.

— Ты думаешь, — вздохнул Аракаси, словно поправляя ошибку ребенка. — Я знаю, что это так и есть.

— Что же будет с моей женой?

— Община Камои может ее разыскать. Это риск, о котором ты знал, когда согласился продавать им отраву. Но когда она вернется, я уже буду далеко, так что с моей стороны ей ничего не грозит.

Аракаси быстро придвинулся и перерезал Корбарху горло.

Он отпрыгнул назад, когда хлынула кровь, и его жертва задергалась — в последний раз в своей жизни. Аракаси немедленно загасил фитиль масляной лампы. Милосердный мрак наполнил вестибюль и спрятал от глаз картину жестокого убийства.

Теперь в спазмах содрогались руки Аракаси, но он продолжал свое дело и во тьме. Он запахнул на убитом халат и завязал кушак, чтобы страшные свидетельства разыгравшейся здесь трагедии не сразу бросились в глаза молодой жене, когда она вернется домой. Мастер тайного знания перерезал путы на мертвом и положил труп на пол, придав ему позу спокойного отдыха. Но нечего было и думать о том, чтобы скрыть кровь, пятнающую все вокруг. Когда Аракаси искал лампу, он имел возможность удостовериться, что в хозяйстве Корбарха имеется вода для омовения рук. Он, как сумел, обтер пальцы о стенную драпировку; кроме молитвенного коврика, здесь не нашлось бы другого предмета, который мог послужить полотенцем. И только потом, оказавшись в спальне Корбарха, Аракаси смог наконец сбросить броню жестокости и равнодушия. Он долго стоял на коленях, вцепившись в неопорожненный ночной горшок, и его выворачивало наизнанку. А потом, не желая снова проходить через вестибюль, он покинул дом через окно.