— Ты хочешь мне о чем-то доложить?
Люджан вздернул подбородок:
— Я взял на себя смелость послать отряд разведчиков во главе с командиром легиона Ирриланди.
Бывший военачальник армий Минванаби, Ирриланди распоряжался патрулями в холмах вокруг поместья больше лет, чем Люджан прожил на свете.
Хокану кивком разрешил офицеру продолжать.
Люджан отрапортовал:
— Патруль обнаружил небольшой отряд, вооруженный для набега. Была стычка. Большинство врагов мертвы, но двоих удалось взять живьем. Один оказался говорливым. Выяснилось, что пятеро лучников, поджидавших тебя в засаде, всего лишь передовая разведывательная группа. Им было приказано ознакомиться с дорогой и выбрать место для более мощной засады. Но они не ожидали, что ты будешь путешествовать верхом и так быстро. Твое появление застало их врасплох, и им пришлось срочно менять тактику. Их сообщники к этому времени еще не добрались до молитвенных ворот; похоже на то, что только благосклонность богов спасла твою жизнь.
От боли, которую причиняла рана, мысли путались, но Хокану все-таки спросил:
— Ты выяснил, кто послал этих паршивых псов?
Люджан ответил не сразу: очевидно, он колебался. Его глаза не отрывались от лица хозяина, и в них явственно читалась тревога.
— Джиро, — сказал он наконец, словно преодолев какую-то преграду. — Доказательства неопровержимы. За всем этим стоит властитель Анасати.
Хокану встряхнул головой, чтобы отогнать дурман, застилающий сознание:
— Тогда ему не жить.
— Нет. Супруг мой, нам нельзя даже высказывать вслух подобные мысли, — раздался слабый голос. — Как мы можем пойти против вердикта Ассамблеи магов?
И Люджан, и Хокану разом обернулись к подушкам.
На них смотрели широко открытые, ясные глаза Мары. Ее пальцы в руке мужа дрогнули и напряглись.
— Как мы можем убить Джиро, если Великие объявили запрет на нашу кровную вражду?
— Благодарение Доброму богу! — воскликнул Хокану. Он склонился к исхудавшему лицу жены и поцеловал ее в щеку, хотя и этого движения хватило, чтобы у него снова закружилась голова. — Любимая, как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую досаду, — призналась Мара. — Мне следовало сообразить, что не стоит пробовать тот шоколад. Уж очень хотелось оставить за собой торговую монополию… вот и поплатилась за свою жадность.
Хокану погладил ее по руке:
— Теперь отдохни. Мы счастливы, что ты с нами. Мара нахмурилась, сдвинув брови:
— А маленький? Что с нашим сыном?..
Ужас, отразившийся на лице Хокану, сказал ей все, что ей нужно было знать.
— Два сына… — прошептала она, закрыв глаза. — Два сына мертвы, и мы не смеем пролить ни капли крови ради возмездия!
Эти немногие слова, казалось, исчерпали ее силы, ибо она снова погрузилась в сон, хотя пятна гневного румянца еще оставались у нее на щеках.
Сразу же набежали многочисленные слуги. Лекарь, явившийся с полным коробом целебных снадобий, велел им проветрить постель госпожи и прикрутить фитили в лампах. Люджан не стал ожидать ничьих распоряжений. Он просто шагнул вперед, сильными руками сгреб хозяина в охапку и поднял того с циновки.
— Военачальник! — раздраженно запротестовал Шиндзаваи. — Я способен ходить самостоятельно. Можешь считать себя свободным.
Ответом ему была самая обезоруживающая усмешка Люджана.
— Я слуга моей властительницы, господин Хокану. Сегодня никто из Шиндзаваи мне не указ. Если бы ты был одним из моих воинов, я бы не позволил тебе и шагу ступить с такой раной. И, по правде говоря, еще больше я опасаюсь гнева госпожи. Я сейчас же доставлю тебя к хирургу, чтобы он извлек наконечник стрелы. Если ты умрешь из-за козней Джиро, пока Мара спит, ей от этого легче не станет.
Его тон был почти, дерзким, но в глазах жила горячая благодарность человеку, сумевшему спасти женщину, важнее которой не было ничего в жизни у них обоих.
Хирург отложил в сторону окровавленные инструменты и встретился взглядом с Люджаном. В свете ламп было видно, как блестят струйки пота у него на сосредоточенном и усталом лице.
— Нет, света вполне достаточно, — хрипло ответил он на невысказанный вопрос. — Вполне достаточно, чтобы я мог работать.
— Значит, дела плохи, — шепотом отозвался Люджан.
Его руки мертвой хваткой удерживали в неподвижности бедра Хокану, чтобы тот не мог, непроизвольно дернувшись, помешать хирургу. Одурманенный настойкой наркотических трав, чтобы притупить боль, Хокану не вполне сознавал, где он находится и что с ним происходит, а потому не приходилось рассчитывать, что сила воли и чувство чести помогут ему самому сохранять неподвижность. Однако, как бы ни было затуманено сознание человека, его дух должен оставаться бодрствующим. Если надо будет готовиться к худшему, «уал» Хокану — его внутреннее «я» — не должен об этом услышать, пока к нему не вернется ясность мысли, а вместе с ней и самообладание.
Однако, как видно, голос Люджана не был достаточно тихим, а может быть, раненый не желал поддаваться бесчувствию и позволять, чтобы его щадили. Хокану слабо шевельнул рукой:
— Если что-либо неладно, я хочу услышать об этом сейчас.
Лекарь обтер руки о фартук. Потом обтер лоб, хотя в помещении было отнюдь не жарко. Он перевел беспокойный взгляд на Люджана и, когда тот кивнул, снова обратился к консорту Мары:
— Господин, наконечник стрелы извлечен. Но он сидел глубоко в кости, и твои попытки двигаться и даже бегать привели к тяжелым последствиям. Сухожилия и связки разорваны, и некоторые приведены в такое состояние, что не в моих силах сшить их заново.