Хозяйка Империи - Страница 208

208

Люджан усмехнулся; его охватило возбуждение боя. Он много раз скрещивал тренировочные дубинки с Кевином-варваром и раньше других овладел чужеземным искусством. Хотя это искусство было более приспособлено для прямого меча, нежели для широкого изогнутого клинка, используемого на Келеване, тем не менее его приемы с успехом мог применять и цуранский фехтовальщик. Теперь чо-джайн оказался в невыгодном положении: он сбит с толку, и в первый раз с той минуты, когда Люджан потребовал для себя права на поединок, в нем затеплилась надежда.

Он сделал ложный выпад, рванулся вперед и почувствовал, что его следующий удар достиг цели. Усмехаясь еще шире, он наблюдал, как потекла молочно-белая жидкость, заменявшая чо-джайнам кровь. Опершись на здоровую среднюю конечность, противник двинулся в контратаку, но стойка на четырех ногах была верным знаком, что чо-джайн приготовился отступать. Люджан увидел, что настал его час: он может ударить врага мечом по незащищенной шее. И уже не имело значения, что умирающий противник поразит его в сердце. Победа останется за ним, Люджаном, ибо он первым нанес смертельный удар. Ему достанется наивысшая награда воина цурани — смерть в бою от меча врага.

И все-таки, когда его тренированное тело откликнулось на призыв славы и изготовилось совершить ту череду движений, которая закончит поединок, его разум сказал нет.

Что такое подобная смерть, если не пустое тщеславие?

Неужели за годы службы у Мары он так ничему и не научился? Сможет ли убийство этого чо-джайна, с которым у него не было никаких причин для ссоры, хоть на один шаг приблизить Слугу Империи к ее цели?

Нет, не сможет, понял он в озарении внезапно вспыхнувшего гнева. Если таким способом и можно чего-то добиться, так только одного: в совместном разуме роя чо-джайнов из города Чаккаха укрепится вражда ко всем людям цурани.

«Какова цена моей жизни и смерти? — успел подумать Люджан в долю секунды. Стать воином-победителем — нет, просто убить противника без всякой надобности — это не значит послужить на пользу хоть одному живому существу: ни Маре, ни этому рою, ни покоренному народу чо-джайнов внутри цуранских границ.

Боги, — мысленно воззвал он в тоске, — я не могу жить только по кодексу воина, но и умереть, как повелевает кодекс, тоже не могу!»

Мысли были явно еретическими, но они удержали руку Люджана, и он отдернул меч. Это движение не могло быть рассчитано точно, и оно дорого ему обошлось. Он получил еще одну рану в бедро, достаточно глубокую, чтобы нога перестала действовать.

Он подался назад, опираясь на здоровую ногу. Почувствовав, что противник слабеет, чо-джайн поднялся на дыбы. Взвившаяся в воздух клешня со свистом обрушилась вниз. Люджан парировал удар, но хитиновое лезвие успело рассечь ему лоб до кости. Кровь залила лицо, красная пелена затуманила зрение, и в эту секунду он услышал сдавленный вскрик Мары.

Он снова отпрыгнул назад на одной ноге. Чо-джайн двинулся за ним. Люджан почувствовал под пяткой горячую мозаичную плитку, и на него снизошло облегчение: он был у границы круга. Если он пересечет линию — ему конец. Да, он все равно умрет, но не понапрасну. Его смерть еще может обрести какой-то смысл. Неприятель заторопился, чтобы его прикончить, но Люджан вложил все силы в отчаянную оборону и громко выкрикнул, обращаясь к магу, чья фигура все еще возвышалась над ним:

— Я пришел сюда не за тем, чтобы убивать! Вы, чо-джайны из Чаккахи, не враги моей госпожи, властительницы Мары! — Хитиновая клешня со звоном ударилась о клинок цуранского меча; сейчас у Люджана было лишь одно отчаянное желание: чтобы его услышали. Ради этого он снова и снова парировал сыплющиеся на него удары. — Я больше не стану сражаться против существа, которое она хотела бы считать своим другом!

Он снова отбил хитиновый клин, заставив противника качнуться назад, и, воспользовавшись этой краткой — не долее половины секунды — передышкой, с отвращением швырнул на пол свой меч, а затем повернулся на здоровой ноге, подставив спину смертоносному удару.

Перед ним светилась алая линия круга. Он был благодарен судьбе, что сумел правильно выбрать позицию: чо-джайну не удастся подойти к нему спереди, не переступив через магическую границу. Значит, неприятель должен поразить Люджана ударом сзади, ударом убийцы, а не воина.

Он шумно набрал полную грудь воздуха и поднял глаза на мага.

— Убейте меня ударом в спину — меня, который мог бы стать вашим другом и союзником, и пусть считается, что ваш несправедливый приговор приведен в исполнение!

Люджан услышал свист приближающейся хитиновой клешни. Он подобрался, готовый принять последний удар. Его судьба была предрешена. Человек с мечом не мог бы мгновенно остановить свое оружие, даже если бы раздумал убивать.

Но рефлексы чо-джайна отличались от человеческих.

Лезвие остановилось и замерло, почти коснувшись шеи Люджана.

Маг подался назад; его крылья, подобные парусам, поднялись, словно в изумлении.

— Что это значит? — прогремел он. — Ты нарушаешь традицию цурани. Ты, воин, добровольно жертвуешь своей честью?

Дрожь сотрясала тело Люджана от пережитого возбуждения, но его голос звучал твердо, когда он ответил:

— Что такое традиция, если не просто привычка? — Он пожал плечами, и его раны отозвались болью на это движение. — Привычки можно переменить. И любой цурани подтвердит, что убийство союзника не приносит чести.

Кровь затекала в его левый глаз, и он плохо видел, что происходит вокруг. Он не знал, одобряет ли Мара его поведение. В следующую секунду это уже не имело значения, потому что от потери крови голова у него закружилась, раненая нога подогнулась, он лишился чувств и, загрохотав доспехами, повалился на пол. Красный круг погас в шипении редеющих искр, и в огромной палате под куполом воцарилась тишина.

208