Люджан очнулся от приступа острой боли. Он с трудом вздохнул, открыл глаза и в нескольких дюймах от своей головы увидел склонившуюся к нему голову чо-джайна. Сам он лежал на некотором подобии ложа. Какие-то остроконечные накладки стягивали края ран у него на лбу и в бедре; ощущая уколы, он понял, что врач из улья чо-джайнов накладывает швы. на его раны.
Хотя чо-джайны и славились врачебными познаниями и выполняли свою работу аккуратно и тщательно, им не слишком часто приходилось лечить больных человеческой расы. Люджан во второй раз едва сдержал гримасу боли и довольно быстро сообразил, что чо-джайнам явно не хватает умения облегчать страдания от ран. А вот у лекарей-цурани даже на поле боя имелись зелья, притупляющие боль, и самому Люджану не раз приходилось прибегать к их помощи.
Лишь через минуту он ощутил более легкое и гораздо более приятное прикосновение маленьких теплых пальцев, сжимающих его здоровую руку.
Он повернул голову:
— Мара?..
Ее улыбка была ему ответом. Он видел, что она близка к слезам — но не от печали, а от радости.
— Что случилось, госпожа?
С некоторым опозданием он осознал, что они находятся уже не под куполом судебной палаты и не между глухими стенами камеры, где были заточены, а в нарядно обставленной комнате. В окне за спиной Мары были видны небо и облака; яркий солнечный свет окружал ее сказочным ореолом. В рукопожатии властительницы чувствовалось юношеское воодушевление, хотя седая прядь в ее темных волосах стала более заметной и новые морщинки прибавились в уголках глаз из-за долгого пребывания под открытым небом. И все-таки никогда еще ее лицо не казалось таким прекрасным: зрелость запечатлела на нем глубины и тайны, какими не может быть отмечено никакое юное лицо.
— Люджан, ты завоевал для Акомы наивысшую честь, — быстро сказала она. — Своими действиями в Круге Смерти ты доказал чо-джайнам из Чаккахи, что цуранская традиция не является всеобъемлющим образом жизни, обязательным для каждого цурани, как они считали раньше. В течение веков они видели со стороны цурани только ложь и жестокость. Они поняли все, что я сказала; более того, магия помогла им узнать, что я ни в чем не покривила душой, хотя прежде на своем печальном опыте они и убедились, что все цуранские разговоры о мирных намерениях служили лишь прелюдией к новым жестокостям и предательству.
Она вздохнула с глубоким облегчением.
— Своей доблестью и необычностью поступков ты добился отсрочки смертного приговора для нас обоих. Твои действия полностью подтвердили мои слова, и это убедило судей, что мы не таковы, какими были наши предки. Маг, наблюдавший за поединком, был поражен твоим поведением, и согласился изучить гемму памяти, которую мы получили от Гиттании. На гемме запечатлены мои встречи с королевой улья в старом поместье Акомы, и ее просьба произвела впечатление на здешних чо-джайнов.
— Так что же, нас освобождают? — спросил Люджан, когда лекарь чо-джайнов сделал небольшой перерыв в своих трудах.
— Мало того. — Глаза Мары светились гордостью. — Нам открыли беспрепятственный проход через Турил до нашего корабля, и с нами направляются в Цурануани двое магов. Правители Чаккахи решили, что это нам поможет, — в надежде, что Император сумеет своей властью освободить цуранских чо-джайнов. Они приняли мое предложение посредничества; я почти убеждена, что Ичиндар не сможет сказать «нет», если ему станет известна та правда, которую нам здесь открыли.
— Боги!.. — воскликнул Люджан. — Мы получили все, о чем просили!
Он был настолько возбужден, что забыл о своих ранах и попытался шевельнуться.
Увидев это, лекарь счел нужным сообщить:
— Госпожа Мара, у этого офицера весьма опасные раны. Не нужно его волновать: он должен пребывать в покое несколько недель, если мы хотим как следует вылечить ему ногу. — Черные фасеточные глаза уставились на Люджана.
— Или достопочтенный военачальник предпочитает остаться хромым?
Люджан почувствовал могучий прилив сил и засмеялся:
— Я могу потерпеть, пока мое тело не починит само себя. Но лежать в постели неделями — на это у меня терпения не хватит!
Он повернул голову на подушке, и снова у него на душе потеплело от улыбки госпожи.
— Отдыхай спокойно, — приказала хозяйка. — Не беспокойся из-за задержки. Хокану получит послание: его передадут через турильские селения до побережья, а через море переправят торговцы. Теперь у нас есть время, Люджан. А пока твои раны заживают, я попробую уговорить хозяев здешнего улья, чтобы они показали нам свои чудеса.
Барка отошла от берега.
Мара оперлась на поручень и глубоко вдохнула теплый воздух. Знакомый аромат сырой земли, чистой озерной воды с едва ощутимой примесью запаха пота от рабов, орудующих веслами, заставил ее вздрогнуть. Домой! Менее чем через час она будет в усадьбе. Она наслаждалась солнечным теплом, ласкающим кожу.
Это была первая возможность увидеть небо и дневной свет после тайной ночной погрузки на «Коальтеку» и после недель подземного перехода через Империю по туннелям чо-джайнов. Ибо чо-джайны подтвердили догадку Мары: маги из Ассамблеи не могли вести слежку под толстым слоем земли. Это и позволило небольшому отряду, состоявшему из самой Мары, ее служанки Камлио, отборных воинов эскорта и двух магов — турильских чо-джайнов, — сохранить в тайне возвращение властительницы.
Они пошли на это, не заручившись ни разрешением, ни помощью чо-джайнов, которые здесь обитали, чтобы не дать никому ни малейшего повода обвинить магов из Чаккахи в нарушении условий древнего договора. Их присутствие тщательно скрывалось, дабы ни один из цуранских чо-джайнов не имел оснований признаться, что видел их в пути или хотя бы просто осведомлен о их существовании. Королевы цуранских ульев безоговорочно приняли требование Мары: их подданные должны были освобождать туннели на всем пути ее следования и возвращаться туда лишь после того, как она пройдет дальше. Королевы могли подозревать что угодно, но должны были иметь возможность, не погрешив против истины, отвечать, что не имели никакого представления о замысле Мары.