Хозяйка Империи - Страница 70

Его одинокие метания были прерваны приходом Люджана, Сарика, Инкомо и Кейока, которые собрались на утренний совет в главной палате и были встревожены отсутствием властительницы. Старому Инкомо хватило одного взгляда на растерянное лицо Хокану, чтобы понять: у слуг просто не было времени, чтобы уведомить советников о происходящем.

— Что с госпожой? — спросил он.

Хокану ответил:

— Говорят, что младенец вот-вот родится.

Лицо Кейока застыло в защитной маске бесстрастия, а Люджан покачал головой:

— Рано.

— Такие вещи случаются, — поспешил сообщить Инкомо. — Дети не рождаются в точно рассчитанное время. Мой старший сын родился восьмимесячным. Он рос здоровым и сильным и сейчас как будто не обижен здоровьем.

Но Сарик оставался безмолвным. Он не вмешивался в разговор со своими обычными саркастическими замечаниями, чтобы хоть немного приободрить остальных, которые места себе не находили от тревоги. Он внимательно смотрел на Хокану темными глазами и не произносил ни слова, хотя его мысли то и дело возвращались к торговцу, который носил золотые украшения, словно в этом не было ничего особенного.

Проходили часы. Все дела были заброшены. Советники Мары, с молчаливого согласия Хокану, держались вместе, расположившись в уютной комнате, где властительница иногда предавалась благочестивым размышлениям. Время от времени Кейок или Люджан отправляли слугу с каким-либо приказом воинам гарнизона или же от Джайкена к Сарику приходили сообщения, требующие совета. Когда дневной зной достиг полной силы и слуги по приказу Хокану принесли еду для полуденной трапезы, никто, казалось, не испытывал желания подкрепиться. Новости о состоянии Мары не становились более утешительными, и, когда стало ясно, что дело идет к вечеру, даже Инкомо утратил возможность поддерживать разговор ничего не значащими фразами.

Больше невозможно было отрицать: роды Мары оказались весьма трудными. Иногда из ее комнаты доносились низкие стоны и вскрики, но чаще сподвижники Мары слышали лишь тишину. Вечером вошли слуги и зажгли лампы. Появился Джайкен с вечными следами мела на руках и виновато признал, что у него уже не осталось свитков, с которыми еще можно поработать.

В этот миг крик Мары, как клинок, прорезал воздух. Хокану вздрогнул, круто повернулся и устремился вдоль по коридору. Вход в комнату его жены был приоткрыт, иначе он проломил бы стену. При ярком свете ламп были отчетливо видны две повитухи, с трудом удерживающие Мару, которая билась в конвульсиях. Ее руки и плечи, всегда отличавшиеся изысканной белизной, сейчас заливала горячечная краснота.

Хокану похолодел от страха. Он видел лекаря, стоящего на коленях в изножье спальной циновки; его руки были в крови. Подняв голову, чтобы потребовать салфеток, смоченных в холодной воде, он увидел, кто стоит у дверей.

— Господин, тебе нельзя здесь находиться!

— Я буду здесь и ни в каком другом месте, — отрезал Хокану таким тоном, каким отдавал приказы. — Объясни, что было упущено. Немедленно!

— Я…

После секундного колебания лекарь отказался от попыток что-либо объяснить: тело его госпожи изогнулось дугой и этот спазм был слишком похож на агонию.

Хокану рванулся к постели жены. Он плечом оттолкнул в сторону повитуху, схватил дергающуюся руку Мары и склонился к ее лицу:

— Я здесь. Успокойся. Все будет хорошо, жизнью своей тебе ручаюсь.

Она умудрилась кивнуть между двумя судорогами. Ее черты были искажены болью, щеки и лоб приобрели мертвенно-пепельный оттенок и были влажными от испарины. Хокану не отводил взгляда от ее глаз: он всей душой стремился внушить ей уверенность и в то же время сознавал, что больше ничем не может ей помочь. Приходилось полагаться на то, что лекарь и повитухи знают свое дело… а между тем его возлюбленная супруга истекала кровью, которой были пропитаны простыни, разбросанные вокруг ее бедер. Хокану видел, но еще не позволял себе осознать присутствие чего-то, что всхлипывающие служанки не успели прикрыть: крошечную синеватую неподвижную фигурку около ног Мары. Если когда-то это и было младенцем в материнской утробе, то теперь от него остался лишь жалкий комок безжизненной человеческой плоти.

В сердце Хокану вспыхнул гнев: итак, когда случилась беда, никто не отважился сообщить ему, что его сын, его и Мары, родился мертвым.

Спазм миновал. Мара обмякла в руках мужа, и он нежно прижал ее к себе. Она была настолько измучена, что просто лежала с закрытыми глазами; ее дыхание было слабым и беззвучным. Сделав над собой усилие, словно потребовалось проглотить горячий уголь, Хокану устремил на лекаря взгляд, не сулящий ничего доброго:

— Что с моей женой?

Слуга покачал головой и шепотом ответил:

— Отправь самого резвого из своих скороходов в Сулан-Ку, господин. Постарайся найти кого-нибудь из жрецов Хантукаму, ибо… — от горя он с трудом выдавливал из себя слова, — я больше ничего не могу сделать. Твоя жена умирает.

Глава 7. ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

Скороход свернул в сторону.

Не слишком озабоченный тем, что едва не столкнулся с встречным гонцом, Аракаси тем не менее сразу остановился посреди дороги. Солнце стояло высоко над головой: только что миновал полдень, и в этот час лишь дело, не терпящее отлагательств, могло вынудить посланца из Акомы мчаться с такой скоростью. Аракаси нахмурился, припомнив мрачное выражение лица курьера. Не привыкший к проволочкам, Мастер тайного знания круто развернулся и бегом двинулся в обратную сторону, по направлению к Сулан-Ку. Он был скор на ногу, а одет как посыльный какого-нибудь торговца средней руки. Ему потребовалось несколько минут, чтобы догнать скорохода, но тот не остановился, услышав настоятельный вопрос.