Хозяйка Империи - Страница 218

218

Потом, когда муж и жена лежали пресыщенные любовными ласками, Хокану легко пробежался пальцами по щеке Мары. В свете, просачивающемся через экран, контрастом выделялись серебряные пряди в ее черных волосах, и было видно, как обветрилась кожа Мары под палящим солнцем южных стран. Его ласка еще длилась, когда она тревожно шевельнулась и снова пробормотала:

— Как много дел нужно переделать… а времени так мало.

Мара поднялась, опираясь на локоть; ее беспокойство теперь невозможно было скрыть.

Хокану разжал объятия, понимая, что не удержит ее. С минуты на минуту должна была начаться война, запрещенная Ассамблеей Магов, и жизнь юного Джастина зависела от исхода этой войны.

И все-таки, когда Мара поднялась с постели и хлопнула в ладоши, вызывая горничную, чтобы та помогла ей надеть боевое облачение, супруг смотрел на нее неотрывным, пронзительным взглядом, исполненным терзающей сердце болью. С этой минуты между ними все будет по-другому.

Либо Джиро усядется на золотой трон, а Мара будет уничтожена вместе со всеми ее близкими, пытаясь сделать Императором Джастина, или — что, может быть, еще хуже, — властительница Мара станет правительницей Цурануани. Но все равно выбора у Хокану не было, ибо ради его собственной дочери он должен был собрать воедино все, что знал о войне, и положиться на легендарную удачу Слуги Империи, которая одна могла сохранить жизнь им самим и их детям. Он стремительно поднялся с циновки и одним шагом преодолел расстояние, отделявшее его от жены. Властитель Шиндзаваи сжал ее лицо обеими ладонями и бережно, с огромной любовью поцеловал.

Потом он сказал:

— Выкрои время для ванны. Я пойду вперед и проведу военный совет с Люджаном и Ирриланди.

Мара вернула поцелуй и одарила его ослепительной улыбкой.

— Никакая ванна не даст мне такого облегчения, как та, которую мы примем вместе.

Хокану позволил себе порадоваться этим словам, но, когда он надел доспехи и поспешил на военный совет, он не мог отогнать от себя мысль, что, если даже им суждено уцелеть в грядущей войне, в их жизни неизбежно произойдут большие перемены. Он не мог отогнать предчувствие, что дальнейшие события увеличат расстояние между ним и женщиной, которая была ему дороже всего на свете.

Глава 10. АССАМБЛЕЯ

Аймака улыбнулся.

Он потер ладони, как иногда делает озябший человек, хотя день был жарким. На самом деле первый советник дома Анасати пребывал в величайшем возбуждении. «Наконец-то, наконец», — пробормотал он себе под нос. Наклонившись, он выхватил из множества писем и донесений, разбросанных в кажущемся беспорядке, засаленный клочок бумаги, испещренный неразборчивыми значками, на первый взгляд не имеющими смысла.

Но эти закорючки образовывали весьма хитроумный шифр, и послание, доставленное Чимаке в столь неприглядной форме, извещало его о долгожданном повороте событий, который он сам готовил, ради которого не спал ночами, вынашивая планы, и который давно уже стал делом его жизни.

Не обращая внимания на вопросительно поднятые брови своего секретаря, Чимака поспешил к господину.

В жаркие полуденные часы Джиро не занимался делами. Он не устраивал себе сиесту и не развлекался, как это было заведено у многих властителей, сладострастными играми с куртизанками. У Джиро были аскетические вкусы. Он считал, что женская болтовня отвлекает от важных раздумий и потому досаждает. Она досаждала ему настолько сильно, что однажды, повинуясь минутной прихоти, он приказал, чтобы все его незамужние родственницы посвятили себя служению богам и удалились в различные монастыри.

Вспомнив об этом, Чимака захихикал. Девочки уже не нарожают сыновей, которые могли бы со временем стать соперниками, так что решение господина, пусть даже и скороспелое, было весьма мудрым. Джиро инстинктивно предпочитал уединение. В этот час его обычно можно было найти в ванне или же застать за чтением на прохладной тенистой галерее, соединяющей библиотеку с помещением переписчиков.

На стыке двух внутренних коридоров, где в дневные часы не горела ни одна лампа и стоял привычный запах воска и масла, используемых для натирки полов, Чимака остановился и принюхался.

— Сегодня не в ванне, — пробормотал он, ибо не мог учуять даже самого слабого следа ароматов, остающихся в воздухе после рабов-банщиков. Утонченность властителя порой доходила до мании. Джиро любил, чтобы его пища была приправлена специями, сохраняющими свежесть дыхания, а в воду для купания обязательно добавлялись его излюбленные благовония.

Воздух на галерее оставался прохладным даже в самую жаркую погоду благодаря старым, раскидистым деревьям уло, высаженным вокруг библиотеки. Джиро сидел на каменной скамье со свитком в руках; другие свитки были как попало разбросаны у его ног. При нем состоял глухонемой раб, готовый исполнить любое его пожелание. Однако пожелания Джиро были на удивление скромны. Лишь изредка ему требовался стакан прохладительного питья. Как правило, он сидел и читал, пока жара не начинала спадать; тогда он вызывал своего хадонру для обсуждения хозяйственных дел поместья. В другие дни он приглашал поэтов и слушал, как они декламируют стихи, или же прогуливался в прелестном саду, устроенном во вкусе его прабабушки; он придирчиво следил за тем, чтобы садовники сохраняли этот уголок усадьбы в первоначальном виде.

Погруженный в чтение, Джиро не сразу обратил внимание на дробный стук сандалий Чимаки. Услышав наконец этот звук, властитель поднял глаза с недовольным видом человека, которому помешали заниматься важным делом. Он сердито сдвинул брови и застыл на месте в надменно-выжидательной позе. Этот величавый вид быстро сменился выражением покорности судьбе. Из всех приближенных Джиро Чимака был самым непокладистым. Его невозможно было отослать прочь, не втянувшись в пререкания, унизительные для главы дома Анасати. Властителю Джиро почему-то претило отдавать точные приказы; в этом было что-то плебейское, а он гордился своей утонченностью — небольшая дань суетности, которую Чимака быстро научился обращать себе на пользу.

218